Немилосердный
23.05.2014
В Каннах показали единственный российский фильм конкурса. Как и полагается ветхозаветному морскому змею, Левиафан Андрея Звягинцева, кажется, всех смел.
Николай (Алексей Серебряков) — успешный автомеханик, у него дом недалеко от холодного моря, сын в переходном возрасте (Сергей Походаев) и жена-красавица (Елена Лядова). Только вот земля, на которой жили его отец и дед, приглянулась мэру города (Роман Мадянов). Как говорится, бывает.
Восставший против рутинного, ленивого пока еще беспредела герой попадет под каток. "Власть, Коля, надо знать в лицо", — скажет ему мэр. "Что тебе надо, власть?" — спросит Коля, уже зная ответ. Все. У власти — портрет Путина в кабинете, полный шкаф икон и небольшой глобус. Власти надо все.
Две первые картины Андрея Звягинцева, Возвращение и Изгнание, были метафоричными, полными символов и условностей. Режиссера ритуально спрашивали про Тарковского и Бергмана, очень быстро он стал главным по русской духовности в мире больших кинофестивалей. А потом была Елена — предельно реальная и в то же время многозначная, глубокая и неочевидная — картина, невозможная в фильмографии кого-то, кого просто удобно сравнивать с Тарковским. Левиафан — логичный, но от того не менее поразительный шаг в этом Звягинцевском поступательном движении. Четвертый его фильм — пока что самое прямое и жесткое высказывание о сегодняшней России в кино. Высказывание конкретное, глубоко укорененное в реальность, и одновременно гораздо более, нежели эта реальность, сложное.
"Можешь ли ты удою вытащить Левиафана и веревкою схватить за язык его?" — спросит главного героя священник. Левиафан — так было у Гоббса — могущественное государство, сильная рука, которую у нас так любят. Сердце Левиафана твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. И нет ни у кого способной вытащить его уды. Просто когда-нибудь его выбросит на берег. "Теория Дарвина, восемь букв?" — разгадывает кроссворд пожилой мент Степаныч. Э-В-О-Л-Ю-Ц-И-Я.
Первый примерно час Левиафана — это комедия. В Каннском зале Дебюсси стоял такой хохот, что приходилось читать английские субтитры. Феерический мэр Мадянов и второстепенные персонажи, сцены такого безудержного кретинизма и русского запределья, что фильм Горько! кажется вялой политкорректной шуткой. Праздничная стрельба по портретам вождей, много водки, отточенные как бритва диалоги ("Ты крещеный?" — "Я юрист") — тем страшнее черная бездна, в которую затащит нас Левиафан к концу.
Бог испытывал праведника Иова, чтобы потом смилостивиться над ним. В мире Левиафана Бог не заговорит с героем из бури, за него будут говорить чиновники от православия. Вместо старой разрушенной церкви с фресками ("Усекновение головы Иоанна Предтечи" — одна из них), в которой теперь собираются мальчишки, — отстроенный на ворованные деньги безвкусный храм с белым потолком. Вместо того чтобы не бухать за рулем — образок в салоне автомобиля. Вместо тишины — Михаил Круг. "Каждый виноват в чем-то своем, все виноваты во всем", — скажет один из персонажей. Ответа на вопрос "за что, Господи?" не будет. Казино всегда выигрывает.
Леля Смолина
Журнал "GQ"