В Нелюбви мы только воспользовались фактурой, которую предлагает жизнь
10.06.17г.
Довольно редко я хожу второй раз на фильмы в кино. Практически никогда — спустя неделю-другую после первого просмотра. Но недавно от "КАРО.Арт" пришло приглашение на показ фильма Нелюбовь и дискуссию с его режиссером — Андреем Звягинцевым, что показалось не просто интересным, — важным, поскольку Нелюбовь оставила очень много вопросов. Неожиданно я пошла. Второй неожиданностью стала возможность взять интервью у режиссера, чей фильм уже получил приз жюри Каннского фестиваля и главный приз на международном кинофестивале в Мюнхене.
Интервью не получилось, случился важный разговор. О Любви.
Я много лет пишу о кино, в частности, для православных изданий. И, когда я посмотрела Нелюбовь, меня православные стали спрашивать: стоит ли идти на ваш фильм. Я отвечала – нет.
Зря.
Подождите! Я потом передумала. И я говорила это не всем подряд. Тем более, что кое-кто посмотрел. И, неожиданно для меня, они приняли Нелюбовь. Неожиданно — после Левиафана, когда те же самые люди доказывали, что в нем все ложь.
Часть православной публики приняла Левиафан с энтузиазмом, потому что там все – правда.
Тем не менее Нелюбовь, несмотря на точечные очень точные и жесткие нюансы, не вызывает такого отторжения, неприятия.
А почему должно быть неприятие, если православный человек смотрит на жизнь мужественно – как это предлагает делать Сергей Довлатов. Это он утверждал, что "истинное мужество состоит в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду". Мне кажется, иные православные часто закрываются от самой жизни. Как страус прячет свою голову в песок от очевидности. Но тогда следует быть пустынником, уходить в пещеры. А если ты живешь в миру, смотри на него без осуждения, со всей прямотой и пониманием. Если ты в состоянии смотреть на портрет современника, как на портрет твоих близких или далеких, а иной раз узнавать в этом портрете себя или людей тебя окружающих; если ты в состоянии понимать их, испытывать к ним сочувствие и даже любовь, которые со всем долженствованием вытекают из практики и декларируемых православным человеком идей – фильм будет открыт для тебя; открыт для твоих чувств и созерцаний. Я не вижу ни малейшего препятствия смотреть Нелюбовь верующему. Даже ироническая фигура православного бизнесмена Бороды в картине не придумана. Вы же знаете историю Бойко-Великого (Василий Бойко-Великий — российский православный предприниматель, известный тем, что на полном серьезе запрещал работать на своих предприятиях "блудницам", тем кто не живет в законном браке, а также приказавший зачеркивать "дьявольские" штрих-коды на упаковках молока, которое производил его холдинг - ред.).
Безусловно. Отсылки жизненные и легко читаются.
Тогда вы понимаете, что это не преувеличение, не гипербола. Мы только воспользовались фактурой, которую предлагает сама жизнь.
Мы с вами говорим минуты три, и вы уже два раза произнесли слово "любовь", поведали о приятии жизни с любовью, но ни разу не упомянули "нелюбовь". Тогда фильм про любовь или про нелюбовь?
Тогда я позволю себе одно смелое утверждение. Вопрос названия фильма и его существа – это своего рода апофатика. Люди сведущие в теологических вопросах, знают, что существуют апофатическое и катафатическое богословие (Катафатическое богословие – это совокупность теологических принципов, утверждающих познание Бога через понимание того, кем он является. В христианстве оно означает, что познание Бога человеком возможно через его проявление в мире и его понятные свойства, которые часто встречаются в Библии. Например, "Бог есть Любовь" (1 Иоан. 4:8,16), "Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы". (1 Иоан. 1:5). Апофатическое богословие или негативная теология — богословский метод, заключающийся в выражении сущности божественного путем последовательного отрицания всех возможных его определений как несоизмеримых ему, в познании Бога через понимание того, чем он не является. В противоположность положительным определениям катафатического богословия утверждаются отрицательные от "безгрешный", "бесконечный", "бессмертный" до "ничто" — ред.). Когда я недавно впервые столкнулся с этими понятиями, мне показалась очень выразительной идея о дотошном, скрупулезном поиске подлинного Бога через отрицание и отказ от того, чем Он не является. Поиске, которому можно посвятить всю жизнь. Название Нелюбовь работает от противного, указывая на предмет, который не является тем, что мы привыкли называть Богом или божественным и, соответственно, направляя нас в обратную сторону. Я тут не вижу никакого противоречия. Когда зрительница признается мне в СМС, что посмотрев фильм, она "пришла домой, прижала к груди сына и до сих пор не отпускает", это свидетельство, что фильм сработал, как тетива: натягиваешь ее в одну сторону, а стрела летит в противоположную.
Но мне до сих пор трудно сделать вывод о любви. Скорее, я прочла историю тотальной нелюбви. Или я ошибаюсь?
Тут не может быть ошибки: интерпретация увиденного — наше право и свидетельство нашей меры восприятия. Согласитесь, если оглядеться вокруг, мы обнаружим какой-то зашкаливающий градус агрессии, которая разлита в обществе, разобщение, разделение, неприятие других людей, отсутствие терпимости, милитаризация сознания – все это приметы нашего времени. Одним словом — нелюбовь. И все это обрушивается на нас каждый день в таком количестве, что нельзя этого не замечать, и не зафиксировать. А уж какой вывод сделает зритель, сумеет он разглядеть что-то похожее в себе или, не желая видеть, бежит от себя, выбор каждого.
Посмотрев фильм, я не обняла своего сына, но некоторое время была не в состоянии выйти из зала. Многие годы окружающие меня говорили, что я – хорошая мать. Да мне и самой так казалось. И хотя в моей жизни ничего похожего на то, что происходит в фильме, не случалось, я теперь живу с ощущением провала, фиаско как мать, как христианин и как человек. Мне потребовалось время, чтобы себя собрать и практически начать жить заново теперь, поскольку ваш фильм – правда и обо мне тоже, а не о каких-то незнакомых людях. Вот вам почти что исповедь, хотя вы ее и не ждали. Такое случается редко – но вы растеребили душу на кусочки.
Как же так? Я не знаю, что теперь делать. Я прочитываю это как упрек, который слышу довольно часто, дескать, в своих фильмах я не оставляю места надежде. Выходит, пусть на время, я разрушил строй вашей жизни?
Отнюдь. Вы сняли настолько безупречный фильм, что мне непонятно – что вам дальше делать в кинематографе. Представить себе не могу, на что еще вы способны.
Может, произойдут какие-то перемены и во мне самом.
Наверняка. Тогда давайте о менее личном. У Нелюбви очень много микрофиналов, будто вы сомневаетесь: как и чем закончить. Будто хотите закольцевать все начальные сцены.
Сколько вы насчитали?
Совсем очевидные, когда главная героиня бежит на месте и еще красно-белая лента (обрывок той, что обычно обвязывают места преступления) на дереве. Тут ясно: раз ей началось, ею и должно было завершиться. Еще по личному финалу с каждым из родителей мальчика.
Было совершенно ясно, что завершать фильм надо лентой. Но на самом деле, как кульминацией, так и окончанием фильма является сцена в морге. Там ставится точка. Или многоточие. А дальше – то, что в музыке называется кодой или эпилогом в литературе. Финалом этого эпилога, конечно, могла быть беговая дорожка и взгляд матери в глаза зрителю, но мне казалось, что этого недостаточно, что нужно увидеть, кто на нее смотрит в ответ. А это портрет мальчика, ее сына. И уж тут сам Бог велел завершить пейзажем с лентой, последним напоминанием о нем. Для меня финал один, но только потому, что я знаю, где он. Зритель же ждет, когда будет точка; или же доверяет автору и идет за ним туда, где из черного поля вырастают финальные титры.
В эпилоге, как я считал, нужно было показать три пространства: что происходит в настоящий момент с тем местом, где некогда герои обитали вместе; то есть с их квартирой. Окно сына – покрытое каплями дождя в начале, и в конце – с того же ракурса, только зимний пейзаж с высохшими, но запыленными известью от ремонта "каплями воды" на стекле. Это первый финал эпилога – мы возвращаемся в то пространство, откуда все начиналось. А дальше пространства, где наши герои обитают теперь. Мы следуем за ними в их новые дома, где некоторое время назад они начали новые судьбы. Зритель должен был увидеть их сегодняшний удел. Увидеть, что ничего не изменилось, что наши герои на прежних местах. Они имели шанс преобразиться, измениться…
Вы правда полагаете, что у них был такой шанс? Когда же они его получили?
Конечно был. Помните это: "Что не убивает меня, то делает меня сильнее" (известный афоризм Фридриха Ницше из работы “Сумерки идолов, или Как философствуют молотом” - ред.)? Их состояние в морге – раскаяние, исполненное отчаяния. Когда они тотально осознают, что оказались у разбитого корыта, это полное фиаско. Вот тут часто появляется горючее для нового рывка, для движения к обновлению и пересмотру ценностей.
Но можно ли из этой точки раскаяния начать жить иначе, заново?
Очень трудно, но можно. Как раз такие события перемешивают в человеке тот бульон, из которого он сварен и выносят на поверхность истинные цели, смыслы. И может прийти осознание, что жизнь твоя будто бы протекала не через тебя, а где-то рядом, поблизости, но не сквозь тебя. Это состояния, близкие к тем, о которых Хайдеггер говорит как о подлинном бытии. Но вместе с тем такие потрясения несут в себе зерно возможности апгрейдить твою жизнь, изменить сам строй твоей жизни. Совсем другой вопрос, что подавляющее большинство людей возвращаются в свою пьесу. Они ничему не научаются. В свою пьесу – это метафора. Мы играем роли в заданной пьесе и полагаем, что актеры, играющие других персонажей, с которыми нам приходится взаимодействовать, не справляются со своими ролями, поскольку они просто плохие исполнители. Что всего-то и нужно – поменять актерский состав и тогда все изменится, а пьеса заискрится новизной. На самом же деле это будет все та же пьеса, где в четвертом акте закрывается занавес, а действие начинается заново. Потому что это вечное колесо. Эта пьеса – твоя. Она написана для тебя. И потому единственный способ выскочить из этого коловращения – это измениться самому. Не менять исполнителей, людей, оказавшихся с тобой в связях, а самому измениться. Но такая сила дана крайне малому числу людей. Наблюдая за собой и своим окружением, могу свидетельствовать, человек не меняется.
Поэтому новые партнеры героев фильма столь немногословны и пусты? И не отпускает ощущение, что не они, так пятый, десятый, и ничего в жизни не изменится, поскольку человек сам не хочет меняться.
Сама не сознавая того, наша героиня в сердцах указывает своему мужу на этот круг событий: "Бедная девочка, мне даже жалко ее. Пройдет лет 10-12, и ты найдешь другую". Печальная картина, но возможная и, конечно же, правдивая. Честная история. И по мне так, гораздо честнее, чем если бы герои пришли к хэппи-энду. Только представьте себе, наши герои потеряли ребенка, и вдруг в процессе его поиска открывают заново самих себя и тепло собственных отношений. И все закончилось бы тем, что они находят мальчика и живут полной, счастливой, обновленной жизнью. Это была бы сладкая сказка. Возможная? Да.
Для единиц.
Но она возможна. Она возможна, но зрителю она ничего не сообщает, только подсовывает ему слащавое утешение о собственном уделе: все хорошо!
А если сейчас нехорошо, то все будет хорошо.
Прямо на фасаде кинотеатра, где мы с вами оказались, сейчас написано огромными буквами: все будет хорошо! А я бы сказал – все будет, как будет. А будет так, как ты станешь действовать.
Мария Свешникова
ВЕСТИ.RU