Мы свидетельствуем время
Призер и номинант самых престижных международных кинопремий, сценарист и режиссёр Андрей Звягинцев готовится сейчас к скорой встрече с израильскими зрителями, которым он знаком по картинам Левиафан и Елена, Нелюбовь и Возвращение. Очень хочется надеяться, что состояние его здоровья не помешает его планам.
— Как Вы себя чувствуете?
— Редкое заболевание, которое на меня обрушилось, связывают с увеличением практики вакцинации, ну, или непосредственно с самим ковидом — врачи и сами пока не определились. Однако частота появления этого заболевания очень возросла с началом вакцинации. Это знают в медицинских кругах, в среде невропатологов. Штука эта называется синдром Гиена-Барре. Прежде об этой напасти знали только редкие специалисты. На 100 000 населения в год приходилось один-два случая. Теперь это заметно участилось. В моём случае врачи сумели хворь эту победить, однако бесследно такие вещи не проходят. Пострадала периферийная нервная система, разрушен был миелиновый защитный слой нервных волокон. Он восстанавливается, но нестерпимо долго. Хотя, жаловаться грех: полтора года назад я сидел в кресле-каталке, не мог ходить самостоятельно. Теперь другая картина, однако до полного выздоровления ещё далеко. Я сейчас сам себе напоминаю скорее корреспондента медицинского вестника, чем режиссёра кино. Давайте сменим тему.
— Вы создаёте прекрасные, но и очень тяжелые картины. Не Ваши ли жители Прибрежного из Левиафана в реальной жизни идут «спасать Украину от нацистов», попутно грабя и насилуя? Не Ваша ли Елена из Елены получает сегодня гробовые за сына? Вы не могли им другое выражение лица нарисовать, как создатель?
— Нет, рисовалось по необходимости то лицо, которое приходилось наблюдать. Мы не дистанцировались, с башни из слоновой кости не смотрели на этих будущих солдат Урфина Джюса. Всё, что тут можно сказать — диагноз. То есть, не средство для лечения, и не новокаиновая пилюля, а суровая констатация факта.
В Елене это взгляд на человека из начала двухтысячных. Мы выпустили фильм в 2011 году. Изменение человеческого вида заметно было даже невооруженным взглядом. Антропологически это был уже буквально другой вид. Елена — это наблюдение и за самим собой, за ближайшим окружением и за большим, общим кругом событий. Однако прогнозировать, что будет происходить с этими людьми в будущем, увольте. Даже в столь недалёком, спустя каких-то двенадцать лет. Нет. Тут не было никакого взгляда в перспективу. То, что мы наблюдаем теперь, всё это новые события на пути изменения человеческого вида. Ведь, согласитесь, совершенно непредставимо было, что такое возможно с нами.
Премьера Левиафана состоялась весной 2014 года, работа над сценарием шла значительно раньше. Ещё и Майдана в Украине не было — он случился в дни, когда мы уже заканчивали съёмки. Разумеется, мы не меняли в этой связи текст сценария. Потому не думаю, что мы предвидели состояние дел в сегодняшней России. Возможно, сейчас, в обратной перспективе зритель видит и находит какие-то симптомы или реперные точки, указывающие: так вот же оно. Я – нет. Я бы хотел избежать того, чтобы видеть в художнике прорицателя. Это работа с наблюдением за человеком здесь и сейчас. Вот под этим я бы подписался. Мы свидетельствуем время.
— Про Лени Рифеншталь тоже можно сказать, что она свидетельствовала время...
— Да, она его верно чувствовала или попросту понимала, что требуется этому времени. Причем, даже не власти, а её соплеменникам: сами люди ждали торжества Олимпиады и масштабного пафоса нового мира, вырастающего, как многие сейчас говорят, из рессентимента. Из обиды на весь мир из-за поражения в первой мировой войне. Но, разумеется, фильмы Рифеншталь 30х годов — пропагандистская машина высшей пробы. Она была талантлива, ничего не скажешь. Однако, похоже, она искренне поверила в тот самый «триумф воли», который воспела в своих фильмах, как поверила в революционно новые времена для Германии.
— «Бог, где ты был, когда творился Освенцим?» — спрашивал Папа Римский. Сейчас, условно говоря, происходит много небольших освенцимов, и мы живем в этом.
— Всё, что с нами происходит, уже было с нами и только повторяется. Но эта мантра не утешает тебя. Нестерпимо выносить то, что происходит сегодня в Украине. Однако это было всегда. Война длится уже вечность, начиная с Троянской она никогда не прекращалась. Случались в истории паузы и перемирия, но это словно передышки перед новым боем. Поэтому, если поймать тональность, можно сделать так или этак. Что одна, что другая пропагандистская риторика подхватывает тему на щит с обеих сторон. Но если тебе удастся пройти по краю, то можно засвидетельствовать время.
Это я сейчас только о художественном выражении, о сохранении баланса, чтобы не стать орудием пропаганды или троянцев, или греков. О человеческом же — столько пролито слёз в связи с тем, что происходит в Украине. В связи с этим страшным по своему масштабу тотальным изменением бытия. Миллионам людей обнулили их жизни, и теперь они вынуждены строить жизнь словно с чистого листа. На новых основаниях, и с чувством неистребимого стыда за то, какая пропасть пролегла между народами.
— Расскажете о Вашем новом проекте?
— Я никогда не пересказываю сюжет, ни даже общие идеи, потому что для меня это словно предать замысел, который всегда шире, чем одна строка, я в этом не раз уже убеждался. Будет просто неполным сказать, что это фильм об олигархе. Это только зачин, сказать так. Фильм будет ещё о многом другом. Мы не считали, насколько он будет длительным, но это обширный фильм, подготовку к которому мы начали ещё в 2019 году. То есть замыслу уже 5 лет, и тогда, разумеется, никакого взгляда на наше нынешнее состояние не могло быть – но в этом году мы выйдем на съёмку и не замечать происходящего вокруг было бы неверно, просто невозможно. Поэтому мы серьёзно переписываем сценарий. Рабочее название фильма Юпитер.
Когда возник вопрос, можно ли снять этот проект на английском, то есть с американскими, европейскими актёрами, я решил, что для меня это невозможно, это так же равносильно предательству замысла. Мы рассказываем об богатом русском и о его связях внутри собственной семьи. Возможно, со стороны выглядит глупо, потому что и продюсеры мои говорят — если фильм будет англоязычным с британскими или американскими звёздами, мы сможем расcчитывать на другой бюджет, на порядок выше. Но по мне так — пусть будет скромнее бюджет, зато я буду говорить на своем языке со своими персонажами, о которых кое что знаю. Только представьте в роли русского олигарха — американская звезда. Ряженый, не иначе.
Мы не должны угождать зрителю. Это было бы просто преступлением ради коммерции, а я не хочу делать фильм только для того, чтобы его посмотрело 10 миллионов зрителей, тогда как прошлый 2,5 миллиона. Моя работа не быстрая – в ней созерцание, очень много рефлексии и сомнений. Подготовка – это предгорье. Ты поднимаешься в гору долго, как Сизиф, тянешь этот камень. Иногда он срывается, но ты в конце концов всё-таки поднимаешь его на самую вершину. И вот в этот момент, — а это восемь-десять месяцев работы по подготовке — когда ты поднялся на вершину, а первый съёмочный день — это и есть вершина горы. Дальше ты катишь этот камень с легкостью. Трудности, конечно, тоже случаются, но ты уже знаешь что делаешь. Съёмки это уже реализация задуманного в процессе подготовки.
Когда вдруг возникают трудности в отношениях с продюсерами, я говорю им: понимаете, главное тут — не вы с вашими финансовыми возможностями, и даже не я. Тут правит бал замысел. Он подчиняет своей воле нас всех. Это такая стихия, которую ты чувствуешь, словно находясь в ядре. Вокруг вращаются с мощной скоростью электроны, они и создают этот шар. Ядро — замысел. И все потоки регулируются этим притяжением, гравитацией замысла, то есть это он диктует, что и каким должно быть. Это не моя воля, не моя амбиция, я тоже служу этому ядру.
— Аскольдов в свое время снял очень хороший фильм Комиссар, который много лет лежал на полке. Вы готовы снять фильм, который публика увидит через 20 лет? Заложить свой замысел как письмо в бутылку?
— Я восхищаюсь терпением, мужеством, стойкостью таких людей, как Алексей Герман, у которого четыре его первых фильма ложились на полку. Но он, однако, шел до конца. Фильмы показали только в 1984 году, уже при Горбачёве. Мне трудно сказать, смог ли бы я такую стойкость проявить.
Свой первый фильм я начал снимать в 38 лет. 39 стукнуло вскоре после того, как фильм Возвращение получил свой главный приз (Возвращение получило пять призов на одном только Венецианском кинофестивале, и ещё множество на других, - прим. Деталей). До этого более 12ти лет — ничего, ноль. Окончив ГИТИС, за 12 лет в качестве актёра я сыграл только в двух спектаклях, и то лишь потому, что очень был неравнодушен к роману Игра в классики Кортасара, и вдруг нарисовался парень, который захотел поставить это на сцене. Я был актёром по случаю, а мечтал о кино. Потому что увидел Приключение Антониони и понял, что хочу работать с таким подходом к делу. Я на экране увидел чудо, и осознал грандиозные возможности киноязыка.
— У вас особые отношения с античной мифологией? Ведь и Левиафан, и Юпитер из одного гнезда...
— Я театральный человек. Занимаясь театром многие годы, пришел к пониманию, что любой могучий сюжет, вошедший в анналы классики, всегда имеет под собой мифологическую подоплеку. Матрица древнего сюжета всегда прорастет. И я всегда стараюсь искать эту корневую систему, связывающую нас с сегодняшним днём.