Битва за Елену
22.05.2011
Дневник Каннского кинофестиваля:
новая картина Андрея Звягинцева Елена оказалась непохожей на Возвращение и Изгнание моральной притчей и получила специальный приз программы "Особый взгляд".
Все-таки Звягинцев счастливчик. Казалось, с третьим фильмом не везет – не удалось попасть в конкурс ни Венеции, ни Канна, да и во второй каннский конкурс "Особый взгляд" фильм включили позже всех, объявив о его показе на церемонии закрытия. Обычно в таких случаях надеяться на награду бессмысленно: вопреки всему, жюри под руководством Эмира Кустурицы присудило специальный приз именно Елене.
Правда, ее обошли Ариранг Ким Ки Дука и Сошедший с рельс Андреаса Дрезена (приз "Особый взгляд"), но, во-первых, оба – хорошие режиссеры, уступить таким не обидно, во-вторых, их награду поделили на двоих – а звягинцевский спецприз присужден персонально ему.
Теперь, постфактум, можно сказать уже не из пустого патриотизма, что Елена была бы достойна принять участие в основном конкурсе – и быть там награжденной. Позиция каннских отборщиков вызывает недоумение. Впрочем, в свое время та же комиссия наотрез отказала Капризному облаку Цая Мин-Ляна (три приза в Берлине) и Вере Дрейк Майка Ли ("Золотой лев" в Венеции), так что бывает. Вкус есть вкус, фактор субъективный. И бог с ним: вот Кустурице Елена пришлась по вкусу – на том спасибо.
Третий фильм венецианского (два "Золотых льва" за Возвращение) и каннского (малая "Золотая пальма" за актерскую работу в Изгнании) лауреата Звягинцева – бесспорно, самая мощная его работа. С одной стороны, Елена сделана в ином ключе, чем предыдущие картины того же режиссера: это не абстрактная притча о "никогда и всегда, нигде и везде", а социальная драма из жизни сегодняшней Москвы. Проблематика тоже узнаваемая: проклятый квартирный вопрос, откос от армии, непонимание между воспитанными в СССР родителями и рожденными после распада империи детьми. С другой стороны, все приметы авторского стиля присутствуют: виртуозная камера Михаила Кричмана, тщательная отделка декораций и звуковой дорожки, пристальное внимание к приглушенной цветовой гамме, неспешная интонация.
Здесь Звягинцев разом отвечает на все претензии многочисленных скептиков, число которых в России росло прямо пропорционально числу международных наград режиссера.
Раздражает предельная условность? Пожалуйста, вот вам конкретика: громыхающие электрички, потребляющие пивко гопники, бредущие по центру города вереницами гастарбайтеры.
Есть, правда, один очевидный символ – гибель белой лошади, - но этот эпизод стоит особняком, как ритуальное прощание режиссера с прежним стилем, с наследием Тарковского и Бергмана.
Не хватает социальности? На здоровье, здесь вам и самые богатые – Владимир, бизнесмен на пенсии, проживает в гигантской квартире близ Остоженки, навещает модный фитнес-клуб и содержит как непутевую богемную дочь Катю, так и жену Елену, бывшую медсестру, ныне сочетающую функции домработницы, сиделки и удовлетворительницы сексуальных потребностей. Но есть и самые бедные – семья сына Елены Сережи, живущая нахлебниками матери в страшных столичных предместьях. Их столкновение в пространстве-времени сюжета – почти что классовая борьба, по Марксу.
Не устраивает актерская игра, не нравятся люди-знаки? Вот рядом Андрей Смирнов, один из лучших – и уж точно не самых "затертых" современным кино и ТВ – артистов российского кино, и Надежда Маркина – актриса фантастической органики, уникальный талант которой до сих пор был проявлен только в спектаклях Сергея Женовача на Малой Бронной.
Она долго прозябала в сериалах, и ее явление в Елене – настоящее откровение.
Они оба – уж точно не отвлеченные аллегории, а люди стопроцентно живые, узнаваемые с полуслова. Впрочем, как и исполнители второстепенных ролей.
Мало юмора, нет самоиронии? С этим в Елене все тоже в порядке. Несмотря на то, что основная интрига отсылает к канонам высокой трагедии, в которой герой совершает роковой выбор между чувством и долгом, само столкновение подобной коллизии с ультрасовременным фоном рождает остроумный ход: контрапунктом и невольным комментарием к происходящему становятся бесконечные шоу российских телеканалов. Так, умствования спортивных комментаторов или трюизмы Андрея Малахова, одно звучание которых не может не рассмешить, вдруг превращаются в отголоски грозных пророчеств. Религиозное слово, библейская образная система, так важные в Возвращении и Изгнании, в Елене наполнены горьким сарказмом:
фраза о последних, которые станут первыми, из афоризма превращается в прямую угрозу, а конец света оборачивается масштабным отключением электричества во всем квартале.
Нелепо предполагать, что изменения в стилистике Звягинцева – и самого успешного, и самого масштабного из молодых российских режиссеров – вызваны полемикой с критиками. Как по-настоящему серьезный художник, Звягинцев озабочен коммуникацией с аудиторией, до которой ему необходимо достучаться, и постепенно вырабатывает форму, в которой его моральные (но не моралистичные!) притчи будут понятны современному зрителю. Не упрощение, не компромисс, не сдача позиций – а наступление творческой зрелости.
Ближайший аналог Елены – Декалог Кшиштофа Кеслевского, в котором десять заповедей были пересказаны на языке городских современных трагикомедий.
Третий фильм Звягинцева – емкий, умный, смешной и страшный, точный и беспощадный – говорит о драме двоемирия, в котором живем мы все. Речь не о бедных и богатых (хотя и о них тоже), а о непреодолимом зазоре между жизненной необходимостью прагматизма и барственным умозрительным идеализмом. Для того, чтобы облечь это наблюдение в форму бытового триллера об убийстве, надо обладать редким в наших широтах талантом. На сегодняшний день в России им обладает, похоже, один-единственный режиссер.
Антон Долин
"Газета.RU"
gazeta.ru