Замок и ключ
13.02.2012
Два фильма Андрея Звягинцева - короткометражка Выбор (из цикла Черная Комната) и полнометражная лента Изгнание - составляют своеобразный законченный диптих, однако глубинное родство этих лент удивительным образом осталось незамеченным не только критиками, но и самим автором. Ни в одной публикации, посвященной истории создания Изгнания или его критическому разбору, мне не встретилось упоминания о Выборе, хотя трехчасовая история Веры, Алекса и Роберта уже прячется в этой изящной киноновелле, как жемчужина - в раковине. История, рассказанная женой - героиней Анны Дубровской - о женщине, которая писала себе письма от лица вымышленного любовника - это, буквально, инвариант истории Веры, которая сочиняет себе ребенка от вымышленного любовника.
Более того, это совпадение именно сценарное. В литературном первоисточнике Изгнания у героини - прототипа Веры - действительно есть любовник, но сценарист и режиссер фильма решили отказаться от этой линии, желая избавить метафизическую трагедийность истории от привкуса пошловатого бытового "психологизма" и, тем самым, приблизили историю Сарояна к истории, рассказанной в Выборе. Подобное сближение кажется особенно удивительным, если учесть, что над этими двумя фильмами работали разные авторы. Единственное, что объединяет оба проекта - это фигура режиссера Андрея Звягинцева (ну и, конечно, артистичная, зоркая камера Михаила Кричмана).
Перед главными героями обеих историй стоит один и тот же вопрос - как пережить измену жены.
Критику, мыслящему в категориях причинно-следственных связей, было бы легче анализировать эти два фильма, окажись они сняты в другом порядке (сперва Изгнание, а потом Выбор). В таком случае можно было бы с чистой совестью порассуждать о том, что в раннем своем произведении художник "поставил" проблему, а в позднем, соответственно, "решил". Но герой Сергея Вексклера делает свой выбор (правильный выбор!) на несколько лет раньше страшно ошибающегося героя Константина Лавроненко, стало быть, школьная дидактика тут неприемлема. Ответ у Андрея Звягинцева предшествует вопросу.
Заблудший Алекс живет и действует во вселенной режиссера, где правильный выбор возможен, и именно это делает его подлинно трагической фигурой, а саму историю - трагедией. Между тем как множество более жестоких и более страшных фильмов современных авторов этому критерию не соответствуют. Художники эти со вкусом живописуют адскую сторону бытия, забывая о том, что ад, сам по себе - не трагедиен, а скучен. Для того, чтобы история из перечня патологий стала трагедией, во мраке необходим хотя бы крошечный проблеск Рая. Выбор и Изгнание, таким образом, отражают "райское" и "адское" виденье одной и той же проблемы.
При этом, если герой Константина Лавроненко - это довольно абстрактное воплощение цивилизованной мужественности, то герой Сергея Вексклера - напротив, абсолютно конкретен - это узнаваемый типаж чуть обтесавшегося "настоящего пацана" из 90-х - отягощенного, помимо общих гендерных стереотипов, той специфической "дворовой", "приблатненной" моралью, которая на многие годы подменила в нашей стране все иные законы для нескольких поколений энергичных, рвущихся к успеху мужчин. И кажется почти необъяснимым, как, почему, каким образом именно этот "примитив" оказывается в состоянии услышать жену и удержаться от соблазна разобраться с ситуацией "по-мужски", и, в конечном счете, предпочитает страдание и неопределенность прямой "пацанской" разборке со стрельбой и мордобоем, в то время как "цивилизованный" Алекс бьет Веру по лицу и убивает её ребенка. Кому-то подобный авторский выбор может показаться чистым произволом, но мне в нем видится высшая честность художника, его готовность признать, что, когда речь заходит о человеческой душе, "сложное" - это не то же самое, что "нравственное" или "хорошее". "Культурность" и "цивилизованность" - превосходные вещи, но они не в состоянии заменить сердца (тема, которая позже будет развита в Елене). У мужа из Выбора, несмотря на его пошловатую брутальную оболочку, сердце - живое, у Алекса - каменное, и именно это, в конечном счете, определяет все остальное.
Если главные мужские образы в этих двух фильмах во многом антагонистичны, то женские, напротив, являются взаимодополняющими. Героини Выбора и Изгнания не виноваты, но и вполне невинными их не назовешь. Вины - физической или, если хотите, "юридической" измены – за ними нет. (Что бы там ни подразумевал сценарист, но поведение друга-соперника в Выборе, его ищущий, алчущий взгляд, его торопливая готовность к похвалам - поведение соискателя, а никак не счастливого любовника). Но, наряду с "фактической" верностью, в этих женских образах присутствует и иное - двусмысленное балансирование на грани измены, бессознательный поиск кого-то другого - более тонкого, более чуткого, более понимающего, чем муж, готовность довериться и открыться этому другому в самом тайном, самом личном.
Прогулки по набережной, разговоры ни о чем, две головы, клонящиеся друг к другу, красноречивые движения женских рук, скользящих мимо мужского лица, – в этих сценах разлит соблазн, не имеющий почти никакого отношения к чувственности, но от этого не менее реальный. Единственное по-настоящему неодолимое искушение в одиноком и разобщенном мире - искушение пониманием, надежда на большую близость, на большую взаимность - даже не чувств! - но мыслей и жизней. "Она меня понимает" - "Он меня понимает" - все начинается и заканчивается именно так.
Женские образы у Андрея Звягинцева во всех фильмах (за исключением разве что Возвращения, где мать – откровенно второстепенный персонаж) вообще куда сложнее и интереснее мужских. Там, где герою-мужчине приходится выбирать между двумя крайностями, женщина, не меняясь по существу, оказывается в состоянии обе эти крайности в себе совместить. В предельной форме эта двойственность и беспредельность женского начала воплощается, разумеется, в Елене (актриса Надежда Маркина), которая оказывается и спасительницей, и убийцей по отношению к мужу. Но этот же сюжет, хотя и не в такой радикальной форме, присутствует и в Выборе, и в Изгнании: женщины в этих фильмах одновременно и губят, и спасают своих мужчин. Вера в исполнении Марии Бонневи провоцирует Алекса совершить преступление и спасает его своею жертвой, героиня Анны Дубровской своим поведением пробуждает в муже как лучшие, так и худшие качества - готовности принять любой выбор жены, какую бы боль лично ему этот выбор не сулил, предшествует пробуждение слепого звериного начала - жестокого, мстительного, самолюбивого.
Женская двусмысленность в фильмах Звягинцева сродни двусмысленности жизни как таковой, являющейся для нас одновременно путем искушения и спасения, постоянным вызовом и вопросом "как быть?". Женщина здесь - не просто спутница жизни героя, но воплощенная нравственная дилемма, искушение и испытание, проходя которое, он раскрывает свою подлинную суть, и горе тому, кто окажется не на высоте этого "испытания женственностью" (Елена).
В Выборе есть "хороший конец", которого так не хватает многим зрителям Изгнания. Возможно, эти фильмы стоило бы показывать вместе. Не повторяясь, но перекликаясь, они удивительным образом дополняют друг друга. Как ключ и замок. Как вопрос и ответ.
Мария Кондратова
m-kondratova.livejournal.com