Птица летит
09.11.2012
За несколько дней до закрытия фестиваля "Лістапад" TUT.BY удалось пообщаться с председателем жюри основного конкурса игрового кино - режиссером Андреем Звягинцевым. За чашкой кофе поговорили о том, как оцениваются фильмы, о свободе выражения мнений, авторской позиции и о том, зачем людям нужно кино.
Второго ноября на пресс-конференции по случаю открытия фестиваля "Лiстапад" вы сказали, что еще не успели познакомиться с программой. Теперь наверняка знакомы. Каково общее впечатление о фильмах и уровне фестиваля? На что будете обращать внимание, принимая решение?
Прежде всего, могу сказать, что судить о фестивале в целом мне трудно, потому что не смотрю ничего другого, кроме того, что предлагает конкурсная программа. Все остальное время уходит на работу над моим новым фильмом Левиафан. В просмотре конкурсной программы мы шагнули за середину. Сначала я был дезориентирован – меня заверили, что у нас только две возможности отметить конкурсные фильмы: за лучшую режиссуру и лучший фильм фестиваля. Потом Игорь Сукманов (программный директор фестиваля "Лiстапад". - TUT.BY) добавил третий критерий, а теперь по документам выходит, что есть и четвертый. И уже на все четыре позиции есть претенденты.
Программа сильная. Уже на сегодняшний день есть три просто выдающиеся картины, и между ними будет непросто выбирать. К тому же я знаю, что впереди еще будут сильные фильмы. Но какие члены жюри, такое и будет мнение, все будут определять они. Я предпочитаю демократический путь, тем более когда у меня, как председателя жюри, есть право второго голоса. Решать будем вместе. И если вдруг случится так, что мнения разделятся поровну, то исход будет решен простым путем – моим дополнительным голосом.
Но я еще раз хочу подчеркнуть, что роль председателя жюри не такая значительная, какой ее видят. Нельзя предугадать, исходя из личности председателя, какой фильм победит. Будь хотя бы три-четыре из нынешних тринадцати фильмов конкурсной программы другими, ситуация бы изменилась. Так же и с жюри: с этими пятью людьми будет один результат, с пятью другими (пусть и с этим же составом фильмов) результат будет другим. В определенном смысле – это лотерея. Я сам относился к этому всегда так, когда был конкурсантом. Никак нельзя сетовать на результат, потому что ты не видел остальных фильмов. Вполне возможно, они гораздо более значимые и выдающиеся, чем то, что предлагаешь ты. Это нормально. Фестиваль не соревнование, а просто возможность получить какие-то очки для дальнейшего движения. Если твой фильм отмечен на каком-то значительном фестивале, у твоего продюсера появляется значительно больше возможностей продать его в мире, значительно большее число людей узнает о нем из прессы, а все это крайне важно для кино, которое мы с вами за неимением лучшего определения называем авторским.
По каким критериям вы будете оценивать?
Выбирать будем сердцем. Откликается оно или нет. Не более того. Но и не менее. Мы уже обсуждали отсмотренные фильмы с членами жюри и практически едины во мнении о многих из них. Есть надежда, что единодушие сохранится. Критерий предельно простой: верю – не верю. И верю не в смысле подлинности истории, а верю в то, что там истинное сообщение, что человек вложил в картину свою душу и сердце. Разумеется, и этот критерий субъективен, но другого пока никто не изобрел. Это же не прыжки в высоту – кто выше прыгнул, тот и победил. Тут со всей очевидностью правит субъективный взгляд. То, что представляется тебе прекрасным, что ранит, что, без сомнений, является произведением искусства, то и победит. Никакой политики и конъюнктуры. Никаких "всем сестрам по серьгам".
Комментируя интервью с Познером, вы сказали: "Российский кинематограф не нуждается в защите просто потому, что такого не существует. Существуют российские кинематографисты – отдельные личности, люди, которые снимают кино не благодаря, а вопреки. Причем многие из них именно что существуют. Индустрии нет, есть лишь имитация бурной деятельности". А что скажете насчет белорусского кинематографа? Ведь наверняка у нас проблем еще больше…
Значит, наверное, нет у вас белорусского кинематографа.
А кинематографисты?
Уверен, есть. Люди, которые хотят, мечтают и умеют делать кино, есть всегда и везде. Вопрос только в том, может ли государство или частный бизнес предоставить им возможность реализовывать свои замыслы. К сожалению, кино – это еще и производство, поэтому для него нужны деньги. Писатель может сесть за стол и написать роман. Для этого нужна только ручка и бумага, ну, или компьютер. Кому что ближе. Кино ты не снимешь без камеры, без группы, администрации, актеров. Мало того, чаще всего это должны быть серьезные деньги. Кино не снимешь за три копейки. Качество во многом достигается именно за счет финансовых возможностей. Если у тебя на одну и ту же историю 20 или 35 съемочных дней, это разные деньги, но во втором случае у тебя есть возможность "вздохнуть", подумать, что-то решить иначе или, если нужно, переснять.
Недавно у нас отшумела история о том, что Кирилл Нонг снял кино за 2700 долларов…
Такое возможно, но не это определяет общий ход дел. Разумеется, есть фильмы, снятые на фотоаппарат. Но, например, историю о Великой Отечественной войне, которую я давно мечтаю снять, не снимешь за 3 тысячи долларов. Нужны костюмы, грим, фактуры, декорации, военная техника. Как без серьезных вложений воссоздать эпоху?.. Не бывает правил без исключений, а ваш пример – это исключение. Нельзя на этом строить теорию.
Другое дело, что это некая лазейка: если совсем будет туго, люди уйдут туда, к ничтожным бюджетам. Будут снимать на видео, за собственные деньги, с друзьями. Лобан снял свою Пыль за 3 тысячи долларов, и это по московским-то меркам. Но не это определяет положение дел в индустрии, не стоит этим бряцать. Дайте вашим чиновникам такой инструмент в руки, и они будут твердить: "Ну вот же, другие справляются!". Этот ваш пример – скорее, бегство из замкнутой цепи событий.
Российский кинокритик Манцов сделал предположение, что "в западном кино всегда есть некая психологическая или психоаналитическая схема, сюжет осмысляется через взаимодействие категорий "отец", "сын", "мать"… Но в России, как правило, ничего подобного нет, лишь бы внятно пересказать локальную историю". Чем вы можете объяснить интерес Европы к вашим фильмам: вы нашли доступный европейцам язык, описывающий русских, или, наоборот, поднялись к общечеловеческому?
Я не ставлю и никогда не ставил перед собой задачу заинтересовать европейского зрителя или, как вы говорите, найти для них особый язык, описывающий русских. Когда мне вменяют в вину, мол, русский режиссер хочет понравиться на Западе, это ложь. Я совершенно искренне делаю то, что считаю нужным и правильным, верю в то, что мое кино необходимо зрителю в России, и рад, если оно принято на Западе.
Я знаю эти идеи Манцова, они мне близки, но, комментируя его мысль, хочу заметить, что нельзя свести все кино к архетипам и строить повествование только на этих принципах. Например, вчера я видел европейскую картину Все в моей семье. Это предельно бытовая история, очень подлинная, почти документ. Там нет совсем никакой работы с архетипами, но это не мешает ей быть завораживающей, хватать за живое; она держит, не отпускает тебя, волнует. Мало того, такое построение драматургического материала не мешает тебе формировать какие-то серьезные идеи. То есть я хочу сказать, есть разные пути к сердцу и сознанию зрителя.
Не хочется попадать в раз и навсегда установленные рамки. Хочется мыслить свободно. В Возвращении у меня возникло интуитивное желание увидеть в этом миф, древнюю историю отца и сына, историю жертвы и инициации. В том же ключе, используя универсальный язык мифов, я мыслил и в Изгнании. В Елене тоже были похожие идеи, но значительно в меньшей степени. В новом фильме также без мифа не обойдется. А как сложится судьба других замыслов – неизвестно. Не хотелось бы попадать в узкие коридоры, в которые тебя направляют люди, интерпретирующие твои фильмы. Создаешь фильм, исходя из смутных токов, а когда фильм готов, общаешься с журналистами и часто впервые сам для себя формулируешь смыслы, которые до этой поры были только предчувствиями. Конечно, это сужение смысла, потому что ты складываешь слова в стройные формулировки, и это почти всегда подгон. А до этого ты просто жил ощущением подлинного и часто невербализируемого.
Как думаете, заметили бы вас в России, если бы не было Каннов, Венеции? Ведь у нас порой принимают только после чьего-то авторитетного мнения.
Я точно знаю, что в России есть люди, которые терпеть не могут то, что я делаю, невзирая на авторитетные мнения каких-нибудь Каннов. Мало того, если авторитетное мнение выделяет кого-то, бывает и обратная реакция, отторжение. Если для кого-то фильм Елена русофобский, то кто бы что ни говорил в Европе, так про него и будут думать на родине.
Я не читаю форумы, потому что эта анонимная, а значит, безответственная среда, порождающая всевозможных "ботов" и "троллей", не может создать хоть сколько-нибудь значимые смыслы, от которых можно было бы строить свою стратегию. Я считаю, что правильно двигаться в своем собственном направлении. Ты не можешь быть другим, да еще и по чьему-то желанию. Один человек говорит, что мои фильмы плохи, а другой – что хороши. И кого я должен слушать?
В этом смысле в Европе люди гораздо более корректны и деликатны. Там развиты идеи индивидуализма и уважения чужого мнения. А здесь все еще собираются коллективно и решают, что хорошо, что плохо, журят, советуют, наставляют. Это у нас в крови.
Я мог бы, конечно, сказать, что это "всего-навсего фильм". Дескать, не судите строго. Но это будет неправдой. Любой мой фильм для меня поступок, это мой смысл, мое право говорить на своем языке о том, что я считаю важным. Пожалуйста, высказывайте свое мнение, только я сам буду решать, слушать мне вас или нет.
Вы говорите, что искусство должно ранить, тем самым давая жизнь. "Мы совсем забыли, каким целям служит искусство. Оно призвано пробуждать человека к жизни, а такое пробуждение не всегда оборачивается сладостным и приятным времяпрепровождением". Как с этим соотносится эстетическая часть фильма, живописный, композиционно выверенный кадр? Проще говоря, это "не так, как в жизни".
А бывают в жизни синие лица Пикассо? Или красные кони Петрова-Водкина? Кино – это не жизнь, это постановочная ситуация, но вы верите ей, потому что это сон автора о том, что есть жизнь, что есть реальность. В этом сне ты видишь ужас или красоту, чувствуешь чужую боль или чужую радость, которые рождают в тебе новые смыслы. Это автор подарил тебе мысль о самом себе. Соответствие реальности не обязательное условие.
Как сочетается боль с эстетизмом? Сочетается. Боль заставляет нас двигаться вперед. Помните это: "Все, что не убивает, делает меня только сильнее"? Зачем человек приходит в кинозал? Неужели для того, чтобы получить успокоение, услышать в тысячный раз эту пустую мантру, что "все будет хорошо"? До тех пор, пока тебя ублажают этой неправдой, гладят по головке и говорят: "Не волнуйся, все будет хорошо", ничего хорошего не будет. По-настоящему хорошо будет только тогда, когда человек пробудится от этого сладостного сна, встанет и сам возьмется за дело.
Вы чувствуете свою востребованность, что вас понимают? Ваши фильмы герметичны, доступны не с наскока, а при скрупулезном разборе, анализе. Не многие прилагают усилия. Бытует клиповое восприятие, и темпы ускоряются. В каком-то смысле, можно сказать, что темп ваших фильмов не соответствует темпу современной жизни, навязанному клиповым мышлением.
Если станешь подстраивать картину под некоего абстрактного зрителя, ты можешь потерять свой собственный голос. Что же касается ускорения современной жизни, вовсе не значит, что бешеный темп, клиповое мышление, навязываемое телевидением, все определяют. Если вы приедете в лес без привычных девайсов, вы увидите, что птица летит точно так же, как и сто лет назад. Средний европеец середины ХIХ века усваивал за всю свою жизнь столько же информации, сколько содержится сейчас в воскресном выпуске New York Times. Но при этом он проживал свою жизнь так же полно, как и тот, кто перелистывает сейчас кучу страниц. Этот европеец писал письма пером, отправлял почтовой каретой, которая доставляла их неделями адресату. Сегодня ускоряется только темп, все это видимость, внешнее. Внутренний ритм неизменен, как биение сердца. Надо очень постараться, чтобы переделать человека, изменить его пульс, эти древние токи. Как птица летела, так она и будет лететь.
Анастасия Лукьянова
TUT.by