Левиафан в многомерном пространстве культуры
22.08.14г.
Появление фильма Левиафан Андрея Звягинцева безусловно одно из самых ярких событий культурной жизни года. Это важнейшее свидетельство о царстве Сатаны на планете (библейское морское чудовище Левиафан нередко уподобляется Сатане) может быть правильно понято и интерпретировано не только исходя из творческой индивидуальности мастера, но и в широком социокультурном контексте.
С точки зрения большинства критиков (как отечественных, так и зарубежных) Елена и еще в большей степени Левиафан знаменуют отход режиссера от метафизических конструкций в сторону непосредственной социальности. Рискну с этим не согласиться. Социальное измерение в этих фильмах безусловно присутствует, как и хорошо усвоенные уроки реализма русской классической литературы, но оно (как, впрочем, и у Толстого и тем более у Достоевского) включено в общую рамку размышлений о смысле человеческого (или, скорее, нечеловеческого) существования.
Звягинцев не случайно подчеркивает, отвечая на вопросы журналистов, что источниками замысла были не "свинцовые мерзости русской жизни", столь ярко представленные на экране, а история столкновения рядового американца со своими местными властями и новелла Генриха фон Клейста Михаэль Кольхаас. Последняя экранизировалась по меньшей мере дважды: в 1969 году классиком "нового немецкого кино" Фолькером Шлендорфом и совсем недавно французом Арно де Пальером с Мадсом Миккельсеном в заглавной роли. Первая лента – средневековая притча в духе "новых левых" ("студенческая революция" 1968 г. еще не забыта), вторая – скорее приключенческий вариант того же сюжета про бунт одиночки против сильных мира сего.
Интересно себе представить, чем бы обернулась голливудская экранизация подобного сюжета. В самосуде реального прототипа американца Химейера, который на могучем тракторе снес завод, с которым у него была борьба не на жизнь, а на смерть, Звягинцев усматривает призрак Рэмбо. Из обширного интервью "Российской газете", где содержатся многие важные суждения режиссера и продюсера Александра Роднянского о проблематике этого фильма, становится очевидным, что структуру голливудского боевика, как форму борьбы за правое дело, они в принципе не приемлют. Здесь я бы скорее вспомнил Эрин Брокович, победившую в судебной тяжбе и в жанре психологической мелодрамы могучую химическую корпорацию. И тут и там – наглядная победа добра над злом – золотой закон хэппи-энда, Голливуда и социалистического реализма.
В Левиафане мы постоянно находимся в ином пространстве противоборства Бога и Дьявола, Добра и Зла, где зло в конечном итоге оказывается вездесущим и поглощает если не идею Бога, то по меньшей мере РПЦ. Как тут не вспомнить эпиграф к Путешествию из Петербурга в Москву Радищева, в котором сквозь Вергилия, Фенелона и Тредиаковского просвечивает самодержавие и вертикаль власти: "Чýдище óбло, озóрно, огрóмно, стозéвно и лáяй".
Если внимательно присмотреться к художественной ткани картины – реалистической в каждой детали, станет ясно, что все они отсылают в конечном итоге к бессилию Бога – иными словами, зло вездесуще. Все персонажи, в том числе и в первую очередь жертвы начальственного произвола, герои Алексея Серебрякова, Елены Лядовой, Владимира Вдовиченкова, вплоть до мальчика, который говорит вслух то, о чем взрослые упорно молчат, пронизаны греховностью не только потому что они матерятся и пьют, не зная меры, но и в силу своей природы, которой они не в силах противостоять. И тут появляется новая библейская параллель – Содом и Гоморра как прообраз современного мира (и вовсе не только современной России).
Автор справедливо безжалостен к Русской православной церкви – именно священнослужитель высокого ранга толкает испугавшегося было преступного мэра на произвол и насилие – ведь власть дана от Бога и ставленнику Всевышнего любого ранга на "подведомственной" ему территории дозволено все. Но и "положительный" священник, комментирующий цитаты из Библии о Левиафане и главное – книгу Иова, вроде бы дающую надежду на спасение благодаря смирению, терпит крах. Хлеб, который он раздает из милосердия, идет на корм свиньям. Именно эта, казалось бы, проходная деталь выдает глубинный смысл фильма.
Сила режиссуры Звягинцева в том, что он, как в свое время Хичкок, умело дозирует страшное и смешное, периодически давая зрителю расслабиться, что лишь усиливает эффект новой дозы ужасов. Ее слабость, на мой взгляд, состоит в излишней прямолинейности, которая неожиданно уподобляет все произведение проповеди.
Не случайно у фильма по меньшей мере четыре полноценных финала. Первый – чтение приговора герою за убийство, которого он не совершал. Даже в метафизическом пространстве моральной вины убийцей был мальчик, что тоже показательно, поскольку разрушают презумпцию невиновности несовершеннолетнего, ставшего на первый поверхностный взгляд жертвой обстоятельств. Этот эпизод замыкает конструкцию, поскольку открывался фильм чтением решения суда, отклонившего апелляцию героя на неправедное (именно так в космосе Левиафана) решение суда первой инстанции, лишившее его всего, а не только средств существования.
Второй финал, на мой взгляд самый удачный в своей лаконичности – эпизод, когда героя привозят в тюрьму и за ним закрываются массивные ворота под реплику – в ответ на просьбу позаботиться о сыне, который теперь остался один – "государство о нем позаботится". На этом можно было вполне поставить точку – мы уже знаем цену этому государству! Конечно, последующие сцены не лишены смысла. Чего стоит уверенное утверждение мальчика, которому друзья родителей предлагают оформить опекунство (чтобы избежать детского дома): "Вы это делаете из-за денег!"
И третий финал, ставящий точку физической ликвидацией "изъятого имущества" – мастерской и дома, где еще недавно жила семья.
Наконец, последний, четвертый – торжественная проповедь в церкви, увенчивающая победу главного злодея. Здесь ужас состоит в том, что авторы ничего не придумывают – они просто монтируют фрагменты трех вполне реальных выступлений современных церковных иерархов. Союз светской и церковной власти приносит очередные жертвы заглавному чудовищу. По сути все это и так ясно из того, что мы уже видели на экране, а поэтому кажется мне излишним.
Интересно понять другое: какие особенности отечественной культурной традиции, к незыблемости которой нас столь настойчиво призывают власти предержащие, обеспечивают тотальную победу Левиафану и успешно блокируют механизмы бунта?
С этой точки зрения фильм Андрея Звягинцева и его коллег может рассматриваться как акт протеста, и не только против продажных судов или принятых недавно нелепых законов. Попытки во имя социальной и политической стабильности вернуться в позднее Средневековье и восстановить незыблемый союз церкви и государства, неизбежно возрождают антиклерикализм мыслящей части социального организма, что и продемонстрировал фильм самим своим существованием.
В итоге в потоке ассоциаций и аллюзий режиссер выражает категорическое несогласие с исходными позициями Левиафана Томаса Гоббса. Исследуя материю, форму и власть государства церковного и гражданского, английский философ 17-го века видит преимущественно позитивное начало в усмирении дикости человеческой природы со стороны государства, рассматривая негативные стороны этого процесса, в первую очередь ограничение индивидуальной свободы, как неизбежные издержки благого начинания.
Современный опыт, по Звягинцеву, парадоксально возвращает образ государства от Гоббса к библейскому Левиафану – чудовищу, усмирить которое невозможно.
Кирилл Разлогов
"СК-Новости"