"Государство безжалостно давит человека: один в поле не воин"
05.02.15г.
В Левиафане Вы показываете человека, которого медленно и неотвратимо пожирает государство. Это художественный образ или Вы и сами когда-то чувствовали себя на его месте?
Это художественный образ, родившийся в результате наблюдений. Услышанного, прочитанного. Олег Негин черпал информацию, что называется, из первых рук, он дружен с Ольгой Романовой, основателем сообщества "Русь сидящая", и ее мужем Алексеем Козловым, который сам прошел весь этот ад – заказное, сфальсифицированное обвинение, тюрьма, суд, зона…Знаете, по сравнению с тем, какое беззаконие творится на этой ниве, история нашего Николая – капля в море. То и дело происходит один и тот же схожий сюжет: человека ни за что, просто потому, что он отказался платить мзду или перешел кому-то дорогу, взяли и законопатили на много лет. Таких примеров множество. И не только в нашей нынешней жизни. Возьмите Шаламова. Да всю советскую историю, ГУЛАГ – невозможно же это пропустить и не прочесть.
Дело не в том, что никто не замечает. Наоборот, все и так слишком хорошо знают, что стоит государству выбрать тебя на роль жертвы – тебе по любому крышка. Кажется, это уже настолько прочно вошло в менталитет, что давно стало общим местом. Так, что большое количество русских зрителей попросту не понимает, зачем им смотреть фильм, в котором с первых кадров понятно, что главный герой – обречен.
Да в том-то и дело, что большинство людей живет словно врадужном забвении – как будто все это безобразие не рядом с ними творится с их молчаливого согласия, а в другом каком-то, соседнем измерении. Впрочем, это одна из отличительных черт так называемого русского характера: "моя хата с краю…" Так было и в советское время, так и сейчас происходит. Вы говорите, зачем им смотреть этот фильм, если с первых кадров и так все понятно. А вот ничего непонятно. Многие, между прочим – да что там многие, все без исключения, – пока сами не окунутся с головой (вернее, пока их не окунут) в судебный процесс, искренне верят, что суд все правильно решит– увидит, кто виноват, а кого подставили и так далее. Вот и наш Николай говорит своему другу и адвокату Дмитрию в одной из первых сцен фильма: "Да не спеши ты нас хоронить!", мол, суд все по справедливости решит, хотя у них это уже вторая инстанция: районный суд решил не в пользу Николая, – но он искренне наивно верит, что суд более высшей инстанции, городской, уж точно будет на его стороне. И так, поверьте, случается с каждым неофитом в этом деле. И тому есть множество свидетельств. А Дмитрий, адвокат, знает, что такое этот суд, поэтому и подготовился, привез из Москвы компромат на мэра города.
А у вас есть ответ на вопрос, почему в России сопротивление не работает?
Прогнило все. Ведь все мы так или иначе сидим на нефтегазовой трубе. И всех нас так или иначе это, видимо, устраивает. Весь бизнес от мала до велика намертво повязан с государством, с чиновничеством. Нет чувства собственного достоинства (не путать с гордыней, гонором, шапкозакидательством – этого у нас в избытке), нет привычки, традиции быть независимым собственником – таким, который готов отстаивать свою независимость и собственность до последнего. Бывают, конечно, единичные случаи, но, как правило, государство безжалостно давит человека: один в поле не воин. И это касается не только "маленького человека", но и, как нам известно, очень и очень на первый взгляд "больших людей".
Но если не верить, что ты можешь что-то решить, ты ничего и не изменишь. Замкнутый круг.
Замкнутый и порочный. И чем дольше живешь, тем отчетливее понимаешь: круг этот – мир людей – в лучшую сторону изменить трудно, если вообще возможно. Да, можно улучшить бытовые условия, увеличить продолжительность и качество жизни, можно попытаться поставить человека в рамки морали и нравственности, надеть на него одежды добродетели и чистоты, но корень его естества – страх –угнездившийся будто бы на генетическом уровне, видимо, невозможно избыть. Любые попытки сделать это насильственным способом ведут общество к деградации, к понижающей селекции, ибо в революциях гибнут лучшие,– ненасильственные способы: воспитание, образование, искусство формируют такой на поверку зыбкий слой в индивидууме, который часто очень быстро смывается при появлении даже незначительных раздражителей, а что уж говорить об условиях труднотерпимых. Опять отсылаю к Шаламову.Крайне редко удается человеку победить в себе страх – этого главного врага. Чеховская максима – "по капле выдавливать из себя раба" – труднодостижимый идеал. Разумеется, человеку ничего не остается, как уповать и надеяться на просвещение, искусство, воспитание в детях отваги перед лицом жизни, пестование в них начатков совести, как фундамента будущего зрелого чувства человеческого достоинства. Даже если эти начала и зыбкие, как я сказал выше, но некоторым везет – все это не становится для них внешними атрибутами приличного человека, а оборачивается стержневой основой их жизни. Единственный путь – помоги себе сам. Насильно никого не приведешь в светлое завтра. Не видели фильм Алены Полуниной "Революция, которой не было"? Все тоже самое, ничего нового – погибают рядовые, прекрасные Шатовы, а Ставрогины с Верховенскими остаются живы. Вот что печально.
У Полуниной речь идет об идеалистах, маргиналах. А что, если простым людям действительно нравится жить в нашей стране? Ощущать себя русскими – с Крымом и Путиным.
Да и непростым тоже нравится. Я когда сижу в кафе и слышу русскую речь, я себя комфортно ощущаю, среди своих. И Крым с Путиным здесь совершенно ни при чем.
То есть вы считаете себя русским, не европейцем?
Как хитро вы ставите вопрос. Для меня это синонимы. Когда я говорю, что я – русский, я прежде всего имею в виду культуру и язык. Вот если бы спросили, считаю ли я себя россиянином? Я бы вам ответил: нет. Сегодня время такое, что сказать "я россиянин" – все равно что поставить знак равенства между собой и оголтелой, одурманенной пропагандой толпой.
Вы чувствуете себя свободным художником в России?
Как ни парадоксально, да. Но только в определенных рамках. А рамки определяет бюджет. У меня есть несколько замыслов, которые давно ждут воплощения. Один проект – русская история, Средневековье, 1015 год. Другой – Древняя Греция. Третий – Великая Отечественная война. Точнее, о человеке во время войны: в тылу, в оккупированном городе, в осажденном городе. Про то, как он выживает в подобных обстоятельствах, кем он становится. Все три – довольно дорогостоящие предприятия. Думаю, до 30 миллионов долларов бюджет. Я себя даже немного придерживаю, не позволяю слишком сильно надеяться. Потому что стоит только открыть шлюз, и мгновенно все потоки моей любви будут направлены на тот проект, который окажется в запуске. А я знаю, что это такое. Ты работаешь, живешь этим, дышишь этим. И вдруг тебе говорят: ничего не будет, деньги не нашли. Это катастрофа. Представьте себе писателя. Он пишет роман, дошел до середины и вдруг у него забирают черновики, пищую бумагу, запирают все это на замок и говорят: все, не пиши дальше. Ну как остановиться? Но кроме финансовых, никаких препятствий, никакой внутренней цензуры – об этом можно говорить, а об этом нельзяу меня нет. И если сейчас вдруг родится история на двух-трех персонажей и она не будет дорого стоить, думаю, ничто не помешает ее запустить.
Смотря что за история. Вряд ли у вас получится снять фильм, который, например, усомнится в непогрешимости президента.
Просто такие идеи не приходят на ум. Чтобы снять такой фильм, надо знать ситуацию изнутри, а не снаружи. Или говорить о ней на какой-то почтительной историческойдистанции, как, скажем, поступил Сокуров в Тельце или Молохе. Архивы, детали частной жизни, плоды aaплакат против – какой в этом смысл? В этом не будет никакого художественного жеста.
Как вы относитесь к такому понятию, как патриотизм?
Как-то я прочел у Льва Толстого кое-что на эту тему. Он считает,что патриотизм – есть рабство. Чувство неестественное, вредное и даже безнравственное. С тех пор как прочел это, про патриотизм думаю только сквозь эту призму, и ничего с этим поделать не могу. Толстой – это же наш духовный учитель, путеводитель.
А также соавтор сценария главного патриотического зрелища последних лет – церемонии открытия Олимпиады в Сочи, один из номеров которой воспроизводил первый бал Наташи Ростовой.Я правильно понял: чувство патриотизма вам несвойственно?
Сейчас я сошлюсь еще на одного классика, Александра Сергеевича, который сказал: "Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно, когда иностранец разделяет со мною это чувство".
То есть вы тоже презираете родное отечество?
Мне в этой мысли Пушкина главным представляется та досада, с которой он говорит об иностранце. Послушайте, наше отечество есть за что и любить и восхвалять.
В некотором смысле отечество отвечает вам взаимностью. Я про презрение. Во всяком случае пока за пределами страны вы добились куда большего признания, чем на родине. А вы ощущаете на себе презрение отечества?
Родина и отечество – это, на мой взгляд, разные вещи, и далеко не синонимы. Хотя мы привычно сводим их вместе и еще в этот ряд не брезгуем добавить: "наша страна", "государство". Довольно странно уравнивать между собой все эти понятия, словно они взаимозаменяемы. И довольно глупо задаваться вопросами подобными вашему, понимая, что речь все-таки идет не о сущностях и уж тем более не о личностях, а об абстракциях, отождествляемых, конечно, с определеннымитерриториями и традициями выживания на них. Я не настолько безумен, чтобы ощущать на себе презрение абстракций и даже территорий, не говоря уже о традициях.
А любовь?
И любовь.
Я имел в виду высказывания министра культуры по поводу Левиафана.
Интересный ход мысли. То есть, министр культуры – это и есть отечество? Слушайте, так он ничего дурного не сказал. Если уж мы возвращаемся к этому, я подчеркну такую вещь: первую часть фразы, о том, что "фильм талантливый", он произнес как министр, как должностное лицо. А "он мне не понравился" – это уже мягкая форма мнения лица частного. Ну, ему не понравилось, кому-то еще не понравилось. Что ж тут такого?
Но я же был на пресс-конференции в Каннах после премьеры фильма. Где вы сами, без вопросов из зала, снова и снова возвращались к встрече с министром. Она явно произвела на вас сильное впечатление.
Впечатлила, да. Не каждый день с министром встречаешься. И даже не каждый год.
Мне кажется, Мединский – одна из самых трагичных и интересных фигур наших дней.
Серьезно? То есть вы хотите сказать, что он не так прост, как кажется?
Более того, он во многом для меня ключевая фигура сложившейся власти, потому что обладает всеми ее отличительными чертами. В том числе искренней убежденностью, что она все делает правильно.
Вы о том, что власть безапелляционна, лишена рефлексии? Соглашусь, мне тоже показалось, что присутствует в его натуре убежденность. И, похоже, вполне искренняя.
Или вот эта способность министра культуры без тени сомнений говорить о вещах, о которых он не имеет никакого представления. Не беря в расчет ни место, ни контекст, ни ситуацию, в которой находится. То есть буквально: видит груду кирпичей – и называет ее грудой кирпичей.
Ну что вы. В разговоре со мной он был в высшей степени корректен. Это уже потом мне прислали ссылку на его выступление в Судаке. Он стоит перед аудиторией и говорит: "Ну что сказать про фильм Левиафан? Технически все сделано на высшем уровне. Но сам фильм – как будто в душу плюнули".
И опять, я уверен, что это было искренне.
Но мне этого сказать он себе не позволил. И вел себя, повторяю, в высшей степени корректно. Мы вообще с ним горячо поговорили. Первое, что он сказал: "У нас в стране так не пьют!"
Пристрастия министра понятны. А что вам, как художнику, в первую очередь интересно в человеке?
То, что я уже не раз подчеркивал – его готовность на поступок, момент выбора. Себя, своего места.
Вы нашли свое место?
Мне кажется, я больше ничем заниматься не могу, кроме того, чем занимаюсь. Чувствую себя совершенно счастливым, делая кино. Кино – то, что делает меня живым. Я физически становлюсь здоровее, выносливее, крепче. Мне друзья говорят: ну ты семижильный. А я чувствую, что могу сутками гореть, как факел – и меня это бодрит. Мечтаю и грежу, чтобы наконец продюсер сказал: а давай это запустим! И я увижу в его глазах не просто авантюрную решимость, а достаточные основания, что он потянет этот проект, что он в него так же влюблен, как и я. Что мы действительно два-три года жизни будем делать сообща важное дело.
В вашем творчестве всегда были важны библейские образы, но на этот раз они играют принципиально другую роль, когда человека начинает пожирать государство, а проглатывает Бог. При этом Левиафан для меня – глубоко религиозный фильм, который куда больше опирается на Евангелие, чем на реалии современной российской жизни.
Есть замечательный ответ на все подобные вопросы. Фраза Достоевского, которая глубже, чем может показаться на первый взгляд. Он говорит: "Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной".
Я поймал себя на мысли, что из фразы "лучше оставаться со Христом, нежели с истиной" прямо следует поговорка про "закон, что дышло". И то, и другое отрицает самое понятие истины, чего-то рационального, общего для всех. Будто говоря: есть вещи поважнее.
Правда? Я на это смотрю по-другому. Истина не есть что-то рациональное. Она больше и выше всех наших представлений, ограниченных нашим с вами эвклидовым умом. Поэтому истина и непостижима, и если кто-то утверждает, что нашел истину и она вне Христа, то это не истина, а изобретение. Понятием истина можно манипулировать, его можно монополизировать, а Христос – один, нельзя исказить его образ у того, кто с ним знаком.
Послушайте, закон закреплен на бумаге, к нему можно апеллировать, его можно оспаривать. А Христос нигде не записан, его каждый понимает по-своему.
Не знаю, насколько часто я прибегаю к подобной практике, но в сложные моменты или когда ты в силу человеческой слабости поступаешь так или иначе, ты всегда отчетливо понимаешь, как должен был поступить на самом деле. Наверное, это и есть мой образ Христа. Может быть, у вас он другой.
У меня никакого нет, я в него не верю. Это ваше заблуждение. Но я так скажу, исходя из вашего неверия: даже если Христосрожден из недр человеческойдуши, как же здорово он придуман. Так ведь?
Придуман он отлично. Но в частности благодаря этому изобретению появляются такие персонажи, как архиерей в вашем фильме. Тот, который несколько раз повторяет мэру, что вся власть от Бога, косвенно оправдывая его поступки.
Нет, Никита, тут дело не в Христе. Тут дело в самих людях. Искажение вносят люди. Бросить тень на Бога ни твоя ересь, ни твоя ошибка не могут. Все, что архиерей говорит в проповеди, – очень точные и важные слова, под каждым из которых готов подписаться. В этой сцене, как и в двух других, я просил актера не играть персонажа с сомнительной репутацией, а свято верить в то, что он произносит. Так, чтобы хотелось его слушать. Это как раз для того, чтобы подчеркнуть: как бы сердечно не звучали твои правдивые слова, в конце концов судить тебя будут по делам. Вот и все.
Кто же его осудит? Архиерей в фильме – самая крупная, влиятельная фигура. Неудивительно, что именно к нему мэр приходит за защитой.
Он просто выше ростом и голосистей, а мэр приземистый и очень боится. Тем более, архиерей по светской аналогии является кем-то вроде губернатора, он отвечает за целую область. Но я бы не строил здесь иерархий и не хотел бы, чтобы зритель смотрел на их взаимоотношения под этим углом. Наоборот, они выступают на равных. Как соработники. У каждого из них есть свой фронт работ, на котором он заботится о благе страны. Как они это понимают. Ох, и наговорил я вам тут.
А вы действительно беспокоитесь о том, что о вас подумают?
Нет, я просто хочу кино снимать, а не ораторствовать, сотрясая воздух понапрасну.
Никита Карцев
"Московский комсомолец"