Достоинство как политическая категория
20.10.15г.
Ректор ЕУСПб (Европейского университета в Санкт-Петербурге) профессор факультета политических наук и социологии Олег Хархордин о том, что нельзя поднять с колен страну, граждане которой продолжают стоять на коленях.
Существует любопытное сходство между аргументами тех, кто вместе с президентом Путиным определяет политику России, и тех, кто находится в оппозиции к этому курсу. И те и другие апеллируют к понятию достоинства. С одной стороны, от консерваторов часто приходится слышать высказывания, что Россия долгое время была унижена, с ней не считались. Например, по украинским вопросам Европейский союз просто игнорировал позицию РФ в течение долгих переговоров 2013 г., настаивая на том, что отношения "ЕС – Украина" – это предмет двусторонних переговоров между этими странами, а Россия здесь ни при чем. Америка же до этого просто практиковала двойную мораль – навязывая России такие правила поведения (например, соблюдение прав человека, невмешательство в дела суверенных государств), которым сама не следовала. И те и другие просто не замечали легитимные интересы России или относились к стране как к пустому месту или как к ребенку, которого можно легко проигнорировать или обмануть. Достоинство России было унижено, но теперь она самым решительным образом "встала с колен".
С другой стороны, в конце 2011 – начале 2012 г. "разгневанные горожане" тоже утверждали, что их достоинство было решающим образом унижено. Аргумент, повторявшийся сотни раз, звучал так: "Когда Путин и Медведев поменялись местами осенью 2011 г., они даже не спросили нас! И они даже не претендовали на видимость честных выборов – настолько явны и поощряемы были прямые подтасовки и нарушения. Иными словами, они к нам относятся как к пустому месту, как к скоту. Они не относятся к нам как к людям". Потому люди вышли на улицу, чтобы вернуть себе достоинство.
Однако, хотя в России многие интуитивно понимают, что такое прожить жизнь достойно, мало кто может доходчиво объяснить, что такое достоинство. Как часто бывает, помогают зарубежные авторы. Например, известная книга Авишая Маргалита (The Decent Society, 1995) занялась именно проблемой достоинства как центральной политической проблемой, хотя американские и европейские коллеги этого аналитического философа традиционно пишут о свободе или справедливости как основных проблемах их политических систем. Маргалит же исходил из специфики политической ситуации в Израиле, а не в Западной Европе или Северной Америке и хотел сказать своим согражданам: пока мы унижаем достоинство палестинцев (например, мы смотрим как бы сквозь них, когда они приезжают работать к нам, – не замечая их, как если бы они были прозрачны), интифаду никогда будет не остановить. Достойные люди не выносят, когда к ним не относятся как к людям.
Анализ Маргалита показывает, что достоинство человека унижается, когда к человеку начинают относиться как к животным, машинам, предметам или как в какой-то степени к недочеловеку. Вы унижаете другого, когда вы относитесь к нему как к скоту, всего лишь орудию для реализации ваших целей или как к несмышленому ребенку, не способному на самостоятельное действие. После философии Канта мы знаем, что достоинство отдельного человека опирается на признание за ним права на самостоятельное действие, на способность управлять собой, т. е. на автономию зрелого рационального индивида. Но это понимание разделяли многие и до Канта. Римляне называли рабов словом puer, "ребенок" (в русском языке аналогом является "холоп", которое близко к слову "хлопец"), так как если человек предпочел рабство смерти, то он явно еще не вырос, не дозрел до свободной жизни. Однако относиться к другому как к недочеловеку – это не обязательно третировать его как ребенка, еще не ставшего до конца человеком. В недочеловеки можно записать и целые стигматизированные слои населения – например, евреев в Третьем рейхе или бомжей в современной России. К ним относятся так, как если бы они не были до конца людьми.
Недавно случилось одно событие, которое показало, что для понимания основных положений философии достоинства нам, однако, не надо ездить за моря. Фильм Андрея Звягинцева Левиафан не оставил никого равнодушным, так как опирается на наши повседневные интуиции о том, что такое достойная жизнь. Звягинцев как бы дистиллировал и усилил моральные чувства, связанные с этим. Отметим основные моменты этих моральных интуиций. Во-первых, унижение часто связано с демонстративным физическим понижением высоты. Например, главный герой (Николай) говорит своему сыну в начале фильма (цитирую по памяти): "Великое дело сделал Димон. Он сегодня мэра нагнул". "Это как?" – спрашивает сын. "А вот так: взял его за фаберже... и тихонечко так потянул книзу". Дмитрий – это приятель Николая, приехавший из Москвы помочь другу в борьбе с мэром, на которого у Дмитрия есть компромат и которого он только что удачно шантажировал. Взять за фаберже, потянуть за них вниз к земле и нагнуть – все эти метафоры механического движения говорят нам: мэра сделали ближе к земле, наклонили, перевели на низкую высоту, т. е. опустили или у-низили. В самом корне слова "унижение" заложено это ощущение физического понижения высоты, когда человека нагибают или ставят на колени. Реакция мэра становится известна через пару дней: вывезя со своими охранниками Дмитрия за город, он под дулом пистолета ставит его на колени, почти буквально втаптывая его в пыль и грязь. Стрелять в него уже не надо: человек физически принижен, психологически у-нижен и раздавлен. Дмитрий уезжает в Москву; он больше не угроза для мэра.
Во-вторых, достоинство человека унижается, когда к нему относятся как к скоту. Когда пьяный мэр в начале фильма решает ночью ехать к дому Николая, он говорит своим охранникам: "Поехали к этому козлу!" Один охранник отвечает: "К какому? У нас тут их много!" Отношение к людям как к козлам (не к метафорическим козлам, а к рогатому скоту, который можно вытеснить или прогнать с участка) – базовая черта местной власти. Но унижение человека не всегда идет от власти, а иногда и от ближнего. После того как на выездном дне рождения вдруг вскрылась связь между Дмитрием и женой его друга – а все вокруг пьяные и вооруженные, – следует такой диалог между мамой и маленьким сыном, оставшимися у костра. Мать: "Уберу ружья от греха подальше". Сын: "Мам, а что такое грех?" Мать: "А это... Помнишь, как ты кошку поджег?" Сын: "А кто в этот раз кошку поджег?" Получается, что жена отнеслась к Николаю не как к человеку, а как к кошке, с которой недобрый или несмышленый человек может сделать все, что угодно. Достоинство Николая очевидно унижено.
В-третьих, фильм Звягинцева не просто воплощает наше интуитивное понимание того, что такое достойная жизнь, но он и задействует чувство достоинства зрителя, для того чтобы достичь своего мощного эстетического эффекта. В одном из комментариев Андрей сказал, что если б фильм заканчивался восстанием, то все бы решили, что это логично. Но он не хотел давать такой конец фильму. Мне кажется, что здесь ключ к пониманию. Слово "вос-стание" подразумевает, что кто-то распрямляется, встает с колен, начинает прямо, не смущаясь, глядеть в глаза. Этого-то зрителю Звягинцев и не дает. Зрителя вместе с Дмитрием (а потом и вместе с неправедно посаженным в тюрьму на громадный срок Николаем) ставят на колени, и он хочет снова встать на ноги, вос-стать, т. е. снова встать во весь рост. Но не может. У кино специально нет хеппи-энда или какой-либо другой ожидаемой зрителями концовки, после которой можно было бы спокойно вздохнуть: ну, справедливость хоть в чем-то восторжествовала! Потому что задача этого кино – дать зрителю желание и возможность встать с колен самому. В этой, нашей жизни. Без помощи режиссера в пространстве придуманного кино. Зритель выходит из кинозала с желанием распрямиться, встать во весь рост и снова обрести попранное достоинство человека.
Получается, что Звягинцев схватил интуитивное понимание того, что такое достойная жизнь, которое разделяют как те, кто определяет политику в Кремле, так и те, кто ему иногда противостоит. Ну или как те миллионы во многом аполитичных зрителей, которые посмотрели Левиафана. Урок фильма, как кажется, стал ясен всем. Если страна встала с колен, то это восстанавливает ее когда-то униженное или приниженное достоинство. Но, похоже, отдельный гражданин у нас все еще стоит на коленях, раз это вызывает такие сильные эмоции у зрителей Левиафана. И призыв к нынешней власти, который содержит фильм, – прост, а потому и мощен. Вы не любите двойную мораль? Мы тоже! Поэтому нельзя говорить, что надо вернуть достоинство стране, а отдельному гражданину – не надо. Потому дайте гражданину то, что вы пытались вернуть стране. Нельзя поднять страну с колен, держа отдельного гражданина на коленях.
Олег Хархордин
Газета "Ведомости"