Начало
09.09.2003
Возвращение, первый фильм Андрея Звягинцева, став участником 60-го Венецианского международного кинофестиваля, вызвал сенсацию в российском кино. Будет обидно, если его успех станет только международным и кинематографическим.
Назвать свой первый фильм Возвращение - смелый шаг. Дать фильму такое название - все равно что не дать никакого. И историю о возвращении отца к детям, об их путешествии - туда, не знаю куда, чтобы принести то, не знаю что, - а потом о возвращении детей домой, кажется, столько раз виденную, - можно начинать только в том случае, если точно знаешь, что и как хочешь сказать.
Режиссер Андрей Звягинцев знает. Кажется, что эта история явилась ему в целостном виде, вплоть до деталей (которых совсем немного, тем они ценнее: фотоаппарат, болтающийся на шее старшего сына, многое раскроет в конце фильма), до построения кадра, каждый из которых в отдельности - целен, закончен и самодостаточен, но все они составляют единую картину (тавтология здесь не только уместна, но и желаема).
В фильме ничего лишнего. Все: сценаристы Владимир Моисеенко и Александр Новотоцкий, оператор Михаил Кричман, композитор Андрей Дергачев, актеры, профессионалы и дети, - оказались абсолютно на месте, поняли и почувствовали нечто общее. Все они пришли с разным опытом. Сценаристы, когда-то написавшие Старых кляч, подрабатывавшие Клубничкой и Маросейкой, исполнитель роли отца Константин Лавроненко, мелькнувший в каком-то бандитском сериале, дебютанты художник Жанна Пахомова и композитор Андрей Дергачев, - заговорили мощно, чисто и слаженно. Мальчики, играющие детей, Владимир Гарин и Иван Добронравов, будут тем камертоном, который задаст чистоту звука всем актерским работам. Удивительно, как авторы сумели объяснить им их задачу, хотя, возможно, точность попадания в роль обусловлена тем, что эти мальчики так переживают свое взросление, свою инициацию.
Фильм прост и строг, он не потакает нашему привычному взгляду ни на кино, ни на жизнь. Плотная ткань картины не стремится понравиться, заинтересовать зрителя, она существует будто отстраненно, сама по себе, тая в себе нечто, от чего невозможно оторваться. Необычайная плотность замысла, его сгущенность выносит центр притяжения фильма куда-то вне, в те пределы, которые не объяснить нашей логикой и стереотипами.
Где это носило отца, что стал таким суровым; как мать билась-растила сыновей одна, в маленьком городке (замечательно-сдержанная работа Наталии Вдовиной. Она - воплощенная любовь, которая - буквально - все терпит, всего надеется, никогда не перестает) - обо всем этом ни слова, нет всматривания в детали, расслабляющего желания понять и найти повод для жалости. Стоило лишить историю возвращения психологизма и мелодраматизма, как она сама, кажется, выпрямила, очистила восприятие мира не только создателей фильма, но и зрителя.
Андрей Звягинцев будто намеренно, намечая сюжет (возвращение мужа, первая встреча с сыновьями), пускает его совсем по непривычному руслу. Ждете мелодрамы - ничего подобного. Ни привычных интонаций, сопровождающих встречу, выяснения отношений, нотаций, морализаторства. Фильм не про это. Сдержанные цвета северного пейзажа (фильм снимался в Выборге), безоттеночные, не ласкающие глаз, а очищающие восприятие от агрессивности и навязчивости привычных ярких красок; четкие, спрямленные горизонтали берега, линии моря, горизонта, вертикали вышки, старого маяка задают совсем не обычный уровень восприятия жизни.
Фильм серьезен, не только потому что герои почти не улыбаются, а потому что обращен к таким темам. Да, есть в жизни вещи, которых знать не будешь никогда. Дети, Андрей и Иван никогда не узнают, где был отец, зачем приехал после 12-летнего отсутствия, куда везет их сейчас, наконец, почему он с ними так себя ведет. А что - по большому счету - вообще знают дети о жизни родителей? Детям, как и людям вообще, обращена только часть жизни, большая или меньшая, но не ее полнота. Фильм и об этом.
Да, надо пройти через испытания, и никто не подложит соломки, и будет кровь, пот и слезы, и никто не погладит по головке. В первом эпизоде мальчишки прыгают с вышки, а младший брат Иван боится. Не только прыгнуть - слезть не может. Его за это называют "трусом и козлом", презирают, гонят. И вот этому выдуманному испытанию противостоит настоящее взросление, такое, которое и есть инициация - превращение в мужчину. И это - посерьезнее, чем прыгнуть с вышки. Сколько пережили мальчики, пока убедились, что схема, к которой привыкаем с детства: поступок - видимый результат, ложна. Прыгнуть с вышки - это присказка, "службишка, не служба - служба будет впереди".
Взросление, связанное с отцом, состоит из идущих по восходящей поступков, которые кажутся детям бессмысленными, жестокими, унижающими, трудными. Спросить дорогу, подозвать официантку, не ныть, отвечать за свои слова, не бояться грязной работы - то, как отец бросает их во все это, и зрителю, и сыновьям кажется невыносимо трудным и безлюбовным. Тем более, что отец не воспитывает так детей, не сознательно сталкивает их с трудностями, а просто так живет. Он и с собой так обращается. От старой жизни, семьи, жены, маленьких сыновей - у него только черно-белая фотография, и та свернутая, закрытая. Даже мимика актера Лавроненко малоподвижна, скупа: губы не могут улыбнуться, взгляд не смягчается. Характер и судьба этого человека даже не намечены. Это все лишнее. Авторы сознательно не дают никаких зацепок к прошлому героя.
Один из самых сильных эпизодов, когда отец в проливной дождь заставляет сыновей подкладывать ветки под колеса буксующей машины. "Я сказал под колеса, а не перед колесами!"- так он с ними разговаривает. А когда старший Андрей, попокладистее младшего Ивана, бережет руки, не хочет пачкаться и выкладываться, отец моментально, не раздумывая, бьет его головой о дверцу. Конечно, кровь, обида, но отец, кажется, не замечает этого: надо вытащить машину. Отец впихивает плачущего окровавленного сына за руль, сам вместе с Иваном толкает машину, и Андрей, не успевший вытереть кровь и слезы, справляется с машиной, чувствует себя победителем. И важным оказывается только это. Действие настолько стремительно, что не до сантиментов.
Эмоциональный фон вообще в этом фильме не важен, как он не важен в мифе. Наши привычные теплохладные рассуждения о жестокости кажутся сахарной водичкой рядом с этим взглядом на жизнь. Да, есть тайна, которую не только не узнать, но даже не догадаться о ее существовании. Отец ищет какой-то ящик, за ним едет на пустынный остров в открытом море, а потом обещает сыновьям спокойную рыбалку. Поиск ящика мог быть целью его приезда. И он находит ящик, достигает цели. Но, оказывается, дело не в этом.
Дети не знают, куда и зачем тащит их отец. Да, ящик он нашел, но воспользоваться этим так и не смог. Он сгинул, а дети и не узнали о его существовании. Сценарист Владимир Моисеенко намекнул дотошным журналистам, что еще Хичкок, дескать, говорил, что никогда нельзя этот самый "ящичек" открывать, в искусстве нужна тайна. Ну, пусть Хичкок. Только в контексте фильма этот Ящик приобретает совсем другое значение. Он и исчезает, как совсем не важный предмет, как ложная цель, которая была или не была, но дело не в ней. А, наверное, в том, что есть в жизни проблемы, которые не могут быть решены в общегуманистическом привычном и желаемом ключе. Есть отношения такой силы, такой степени настоящности, что мера им только одна - смерть.
И это знание кажется целиком вошедшим в голову режиссера, именно оно выстроило картину фильма, единую, убедительную, глубинно знакомую таким разным создателям фильма. Этот фильм и есть проявление той цельности сознания, о которой столько говорят, но почти никто не встречал. Так просто, ясно, без нарочитой метафоричности, многозначительности о "последних вещах" давно никто не говорил.
Хотя значение отца в судьбе детей намечено именно метафорой. Мальчики впервые видят его спящим. Он лежит в таком ракурсе, который впервые применил художник итальянского Возрождения Андреа Мантенья, изобразив Христа, снятого с креста. У художника Он предлежит зрителю стопами.
Отец снят именно так. Но это только маленький эпизод, мгновенный взгляд. Вкус и чувство меры вообще нигде не изменяют режиссеру, ни тем более в эпизоде, где дети бегут на чердак посмотреть на единственную фотографию отца, чтобы точно знать, что пришедший незнакомец - он. Они листают Библию с иллюстрациями Доре, и фотография лежит на картинке жертвоприношения Авраама, но она только мелькнет, чтобы потом аукнуться в страшной сцене наказания сыновей, не сдержавших слова.
Эти намеки, как и обозначения дней, когда происходят события, причем главное, конечно, в пятницу, - приподнимают ткань фильма и придают ей особую интонацию, простую и мощную.
Этот фильм, конечно, событие кинематографической жизни, оно уже состоялось, это уже почувствовала и съемочная группа, и продюсер RenTV Дмитрий Лесневский, и значительные международные кинофестивали, перессорившиеся, кому первому достанется Возвращение. Но будет очень жаль, если к этому сведется его значение. Возвращение - то выражение духа, которое есть знак не столько искусства, сколько жизни вообще.
Татьяна Морозова
www.yavlinsky.ru