Триумф в Венеции
08.09.2003
Прорыв
То, что произошло в субботу 6 сентября в Венеции, не имеет прецедентов в истории нашего кино. Фильм Андрея Звягинцева Возвращение под гром аплодисментов назван лучшей картиной 60-го юбилейного фестиваля и получил высшую награду Венеции — "Золотого льва", а также денежную премию имени Луиджи де Лаурентиса "Лев будущего" за лучший режиссерский дебют. Оба приза более чем престижны, каждый считается невероятным успехом, а примеров такого дуплета на мировых фестивалях, по-моему, больше нет. Кроме того, картина Звягинцева награждена премией "Будущее", присуждаемой итальянским Союзом студенческих обществ, призом венецианского кинообъединения "Гондола" и премией SIGNIS. Это настоящий триумф 35-летнего дебютанта, который, напомню, по профессии актер, а в большом кино — самоучка.
Не остались незамеченными и два других российских фильма: пятиминутная монтажная картина Мурада Ибрагимбекова Нефть получила "Серебряного льва" за лучший короткометражный фильм, а дебютная лента Алексея Германа-младшего Последний поезд отмечена дипломом как обещающий дебют (в программе "Новые территории").
Принимая из рук братьев Тавиани главный приз старейшего фестиваля мира, Андрей Звягинцев впервые официально сообщил публике о трагической гибели одного из трех главных актеров Возвращения, 15-летнего Владимира Гарина, и сказал, что посвящает свой фильм его памяти. На состоявшейся после церемонии пресс-конференции продюсер Возвращения Дмитрий Лесневский (RenTV) так ответил на вопрос о том, почему он рискнул вложить деньги в "некассовый" фильм: "Мне показалось, что по коридорам нашей телекомпании ходит большой режиссер, и я не ошибся. Но тогда об этом знал только я один, а теперь узнал весь мир". Он сообщил, что в России фильм выйдет в прокат в октябре-ноябре, и выразил надежду, что российский зритель примет картину с таким же пониманием, как приняли ее итальянские студенты.
Церемония вручения призов в Венеции длилась два часа и была организована, что называется, без затей. Ведущий долго изображал парный конферанс с директором фестиваля Морицем де Хадельном, затем шли безразмерные интервью с вручантами и интервью покороче — с получантами. Неумеренную говорливость ведущего прервал де Хадельн, тайком показав ему на часы, что телекамеры немедленно зафиксировали крупным планом под хохот и аплодисменты зрителей. Оперных теноров, умирающих лебедей и знаменитых поэтов — обычных атрибутов Московского фестиваля — на сцене не наблюдалось.
Кулаки в кармане
Наверное, только в Италии умеют даже кинофестиваль снабдить футбольными страстями. Что наш фильм без наград не уедет, стало ясно уже в пятницу, когда был объявлен дополнительный сеанс Возвращения. В последний день показывают только фильмы, которым что-то светит.
И тем не менее нас держали в напряжении. Шли накаленные споры между патриотичными итальянцами и международной прессой. Итальянские журналисты горой стояли за фильм Доброе утро, ночь /Buongiorno, notte/, который, как черт из табакерки, выскочил на самом финише фестиваля. Картину сделал 64-летний Марко Беллоккьо, некогда знаменитый "левак" и знамя итальянской новой волны; его Кулаки в кармане и Китай близко знаменовали расцвет политического кино. Доброе утро, ночь он снял после долгого периода неудач, когда о нем стали забывать. И это снова политическое кино — Беллоккьо в нем возвращается к истории убийства Альдо Моро, его волнует тема терроризма. Одновременно это фильм о крахе его поколения, которое в поисках утопического идеала встало на путь того же насилия. Рассказ идет от лица террористки Кьяры (Майя Санса), которая участвовала в похищении вождя христианских демократов, и это жестокая переоценка всех ее жизненных ценностей.
Политическое послание картины представляется в Италии столь принципиальным, что фильм был встречен овациями и сразу вошел в число главных претендентов на "Золотого льва". Председатель жюри 89-летний Марио Моничелли, вопреки традициям, еще до решения своей команды дал понять, что будет поддерживать национальное кино. А международная пресса, отдавая должное картине Беллоккьо, считала главным событием Венеции наше Возвращение. "Для дебютной работы это абсолютно невероятный фильм. Он несомненно заслуживает "Золотого льва", — заявил критик американского журнала "Screen International" Ли Маршалл, находя в русской картине высоту античной трагедии. И в рейтингах мировой прессы безоговорочно лидировало Возвращение.
Так два лидера до последнего момента и шли ноздря в ноздрю, и все гадали — победит здесь здравый смысл или понятный патриотический порыв хозяев дома.
Победил здравый смысл. Беллоккьо получил вполне почетную награду "за вклад", которую можно отнести и к новому фильму и к прежним заслугам перед кино. А героем дня, причем пятикратным, стал наш дебютант Андрей Звягинцев, имя которого еще месяц назад никому ничего не говорило.
Начало. Что означает этот успех для молодого режиссера?
Ему удалось то, что удавалось в нашем кино единицам: с самого старта он становится фигурой не только российского, но и мирового кино. Его фильм выходит не в условно комплиментарный, а в настоящий, широкий зарубежный прокат, что открывает картине дорогу к "Оскару".
Для маститого художника "Золотой лев" — приятное добавление к коллекции, но карьера в общем уже состоялась и больших изменений в ней не предвидится. Для начинающего это трамплин, какому нет равных. Но победитель-дебютант — terra incognita. Конечно, от него будут теперь ждать шедевров, за его новыми работами станут охотиться фестивали, с ним захотят иметь дело продюсеры. Это судьба не только счастливая, но и трудная: новичку еще предстоит доказать, что первый успех не случаен, и неудача со второй картиной может стать роковой.
А теперь напомню, что в прошлом году Гран-при в Венеции завоевал тоже русский фильм — Дом дураков Андрея Кончаловского. Что означают эти две победы для нашего кино?
Во-первых, теперь мэтры уже не смогут объяснять свои неудачи хронической неприязнью мира к России, или, подобно Сокурову, неспособностью фестивалей оценить настоящее искусство. Во-вторых, нашим критикам придется забыть их излюбленные рассуждения о том, что Россия теперь не в моде. У критиков Россия вечно то входит в моду, то из нее выходит, причем — написал недавно один коллега — неясно, с какого бодуна.
А вот с какого: мода приходит, если есть хорошее кино, и уходит, если такового нет. Возникли человечные фильмы Кончаловского и Звягинцева — и мы опять в моде. А если бомбардировать мир новаторски туманными лентами про идиота Гитлера, идиота Ленина и гомоэротический инцест, выдаваемый за русский, особо духовный вид любви отца к сыну, то ничего не выходит, кроме конфуза. У нас умеют крепко самовыражаться, но когда за душой нет ничего убедительного, то самое трехэтажное самовыражение мало кого волнует. И на убогую нашу коммерцию спроса тоже нет — мы хотим изумить мир Бумерами, а мир эту станцию давно проехал. Вот с какого бодуна мы так долго были не в моде.
Висячая мышь
Здесь, по логике, пора задуматься о системе приоритетов, навязанной в последние полтора десятилетия российскому кино. Наша продвинутая критика сумела создать стройную теорию насчет того, какое кино нужно делать. Кино нужно делать радикальное. То есть такое, чтобы ух-х! Чтобы такого еще не бывало. Чтоб шокировать и эпатировать, таранить табу и ломать предрассудки, называемые цивилизацией. И чем больше людей, отплевываясь, убежит из зала, тем кино лучше. Вот такая система приоритетов. Зритель из этой системы выведен — кино не для него. А если для него, то это кино второго сорта.
В такой вере уже успело взрасти целое поколение режиссеров, которое бьется в фестивальные ворота, но пробиться не может. И опять никак не поймет, почему.
Впрочем, не весь зритель выведен за скобки. В скобках дозволено остаться зрителю "активному", то есть в возрасте потребителей пепси и попкорна. Этот зритель, нам объясняют, делает кассу, а остальные сидят дома у телевизоров. Так наше кино, ориентируясь на подростков-несмышленышей, пришло к Бригаде и Антикиллерам. Так возникли у нашего кино два крыла: с одной стороны, "артхаусный", т.е. с гнильцой, "Даун-хаус", с другой — коммерческий, т.е. без царя в голове Бумер. Ставка на зрителя от 13 до 20, интеллект средний, образование приблизительное, потребности вялые. Остальное человечество не в счет.
Два крыла, как у летучей мыши, есть, а кино не летит. Ломаем головы: почему?
А теперь вспомним, что и Дом дураков и Возвращение — обе сенсации Венецианского фестиваля — у себя дома вызвали в лучшем случае усмешку недоумения, в худшем (Дом дураков) — обструкцию. Это ведь по поводу появления фильма Звягинцева в Венецианском конкурсе родились у моего коллеги пронзительные строки о России, которая неизвестно с какого бодуна снова входит в моду, а один из крупных деятелей Союза кинематографистов предположил, что "у парня, наверное, хорошие связи". Гуляла даже версия о взятке, якобы данной фестивальным отборщикам. Вот такая у нас творческая атмосфера, и иначе в нашей кинотусовке уже не мыслят.
Вспомним все это и поймем, как далеко ушло мировое кино от наших новорусских, часто вполне людоедских критериев. С такими критериями у нас и оценить шедевр, похоже, некому: пресса на Возвращение в основном кисловатая, чиновники нервно пожимают плечами, вгиковские педагоги давно забыли, что все гениальное на самом деле — просто.
К мировым тенденциям все это не имеет отношения. За кордоном кинопроизводство, конечно, тоже бизнес, но там лучше умеют считать. И высчитали, что выгоднее ориентироваться на все поколения, на семью и семейные ценности, что добро лучше продается, чем зло, оптимизм более востребован, чем черная меланхолия, а патриотизм рентабельнее национального мазохизма.
Человек со стороны
Я думаю, Андрею Звягинцеву в определенной степени повезло, что он не учился в нынешнем ВГИКе, — там его обучили бы нашей системе приоритетов, и он бы не сделал Возвращение. Он его сделал только потому, что учился на фильмах Антониони, Брессона и Тарковского. Учился на том кино, которое не оглядывалось на худосочные теории, суету новаторства и прагматический расчет, а полагалось на интуицию художника, имевшего ясное представление о том, где добро, а где зло, что такое хорошо и что такое плохо. Поэтому с приходом Звягинцева мы говорим о возвращении в наше кино его традиций. И страшимся ошибиться в надеждах.
То, что триумф в Венеции связан с фильмом, не вписанным ни в систему нашего кинообразования, ни в государственную систему кинопроизводства, обнажает застарелые пороки этих систем: они уже не способны уследить за меняющимся временем. Они даже не способны разглядеть успех, который не укладывается в их представления о современном искусстве, и потому им не вывести кино из кризиса, в который они его вогнали. Кино из кризиса выведут вот такие люди "со стороны", сознание которых не разъедено пороками утратившей ориентацию киноиндустрии.
Если бы судьба нынешнего триумфатора была в руках нашей кинематографической и критической рати, не видать ему Венеции как своих ушей.
Валерий Кичин
"Российская газета"